Это все… [СИ] - Татьяна Апраксина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теперь — с расстояния прожитых лет — я могу понять состояние, в котором были наши визитеры. Страх, ожесточение, упрямство и неуверенность могут сделать такое с разумными: свести спектр решений к одному, а весь инструментарий — к силе, давлению, угрозам. Наше сопротивление было недостаточно решительным, чтобы ошеломить до ступора и недостаточно слабым, чтобы не поддерживать это безумие.
Они думали — еще нажать и мы сдадимся. Уступили же мы тогда с «добровольцами», правда? Ну, может быть, придется не просто показать нам огонь, а пару раз употребить, не важно. Главное, исчезнет это сопротивление материала, бесформенная угроза, постоянный источник тревоги.
А я не понимал, где шляется наш спаскорпус — но с другой стороны, мне, наверное, и не следовало знать и понимать. Не зря, в конце концов, мы ставили им автономные системы связи, автономные от нас, в том числе.
Конечно, десантники ставили помехи — и подняли пыль. Всему узлу связи хотелось плакать, глядя на их усилия. Если бы наша аппаратура слепла и глохла от такого, нас бы тут давно не было, никого.
Они попытались вскрыть нашу защиту всерьез и вынуждены были отступить. Они продолжили попытки пробраться в купол поверху, но уже для прикрытия, а сами принялись прокладывать подземный туннель ниже горизонта герметизации. Они не знали, что мы научились использовать планетологическое оборудование нетривиальными способами — а мы не знали, насколько нетривиальными способами мы умеем его использовать, даже не задумываясь над «можно» и «нельзя». Наша повседневность заменяла эти вопросы одним-единственным «как». Жить захочешь, и по болоту поплывешь.
Поэтому сверху над прокладываемым туннелем ехал наш большой кран и аккуратно укладывал увесистые скальные блоки. Практически синхронно с продвижением туннеля. Наконец, штурмующие столкнулись с преобладающими силами природы — проблемами отведения тепла в ограниченном защищенном коридоре под ядовитые комментарии и добрые советы по общей связи.
Происходящее было уже не просто неубедительно, оно попросту подрывало всякие остатки разумного уважения к администрации. Должно быть, внутри болванки это тоже стали понимать. Праздничное увеселительное спортивное шоу отползло под защиту своего корабля.
— Первая часть нашей программы окончена! — сказал я в общую связь. — Продолжение — только у нас и только на этом канале.
Хорошего настроения много не бывает. Уверенности в себе — бывает, но не сейчас.
На самом деле, комментировал я мало — времени не было. Наша безопасность и мы пытались пробиться в системы незваных гостей — и ничего у нас не получалось. Вот это они умели лучше, чем мы, и намного.
Еще мы знали, что драться — не по мелочи, не подавляя какие-то беспорядки под одним из куполов, — а по-настоящему, большой кровью, они умеют не просто лучше, чем мы. Они умеют в отличие от нас. И все наши фокусы с нетривиальным применением формовочной и строительной техники недорого стоят против настоящего быстрого и безжалостного штурма.
Если же мы взорвемся все, то мы взорвемся — а они пришлют новенькую, укомплектованную, блистательную и совершенно беспомощную администрацию; и я даже не мог сказать «и утопитесь», потому что они утащили бы за собой на дно все, что мы успели построить.
Надежный, основательный пол базы плыл у меня под ногами, и казалось, что кто-то включил антигравы. Торжество, отчаяние, радость, страх — все вместе и под давлением. Плохая энергетическая смесь, нестабильная, но такая, от которой трудно отказаться.
Они сидели и ничего не делали. Сидели и делали ничего. Только шуршали чем-то по своим защищенным каналам, как песок о костюм высокой защиты. Ты не слышишь его сквозь фильтры, но чувствуешь — шуршит.
А потом старик перещелкнул свой внутренний на общее вещание и сразу все стало очень громко.
— Это боевой корабль, — говорила разъяренная особь на той стороне, — и он рассчитан на боевые нагрузки. Вы не оставили нам выбора. Гибель станции и цепная реакция означают серьезный ущерб Проекту, вероятно какой-то, меньший, но значительный, нанесет гибель ваших специалистов, но у вас здесь — несколько миллионов антиобщественных лиц, возомнивших, что могут угрожать населению планеты. Так не будет. Либо вы в ближайший час поднимете станцию и прекратите шантаж, либо мы ловим вас на слове и открываем огонь.
— Вот надо же, — пожаловался я вслух тем, кто меня окружал. — Оказывается, мы угрожаем населению планеты. Мы шантажируем. Кто-нибудь подскажет, мы им хоть одно требование выставляли?
Никто мне, конечно, не подсказал. Но в головах хозяев большого боевого корабля, наверное, плескались какие-то свои энергетические смеси.
Когда пол под ногами поплыл уже взаправду, я на мгновение почувствовал себя преданным. Наши подчинились. Подчинились этим. Глупой и грубой силе. Преданным и беспомощным: а что еще можно было сделать?
Потом я вспомнил, что мы все сейчас — под рукой Старика, а у него всегда есть неожиданный ресурс в кармане, и еще один в рукаве, и еще три где-нибудь в складках комбинезона.
— Вот сейчас, — сказал по связи дежурный инженер, — нас и накроют.
— Не накроют, — автоматически ответил я. — Во-первых, станция это ресурс. Во-вторых, куда полетят обломки — с нашей погодой никакая военная машина не предскажет. Так что пока не выйдем из атмосферы, вообще ничего не будет. А в-третьих, — и тут я вспомнил, что нас слушают все, в том числе и они. — Сами подумайте, что в-третьих.
Я думал, что догадался. Транспорт. Тот самый транспорт, который мы тогда «уронили в солнце». Он цел, на нем проводились какие-то монтажные работы, какой-то ремонт, им ставили связь-автономку, такую же, как на челноках спаскорпуса — и сейчас он висит где-то в системе… По идее, против боевого корабля он не годится — но что я понимаю в войне? А вот старик и госпожа Рассветный Ужас понимают в ней много. Заставить десант сначала сесть, потом взлетать, не сводя глаз и приборов со станции, ждать подвоха, но от нас или с грунта, а не из пространства, где у них нет и не может быть врага…
Мы очень медленно и
